тираж фантастики только на русском языке достигает 3 миллионов экземпляров – могучее средство воспитания молодого и старого читателя! Критика должна была бы уловить фантастическую популярность фантастики и помочь этому своенравному и своевольному горному потоку избежать стихийного самотека. Однако у любителей фантастики и оценщиков этого «специфического жанра» нет единых критериев подхода к нему, нет общего языка в разговоре о нем.

Доктор физико-математических наук профессор Московского физико-технического института Д. Франк-Каменецкий рассматривает чтение научно-фантастической литературы как форму отдыха для утомленного творческой работой ума. «С этой позиции ценность научной фантастики тем выше, — заявляет уважаемый ученый, — чем более неожиданны – и даже невероятны – развиваемые идеи и вытекающие из них ситуации».

Академик Н. Федоренко читает фантастику не только удовольствия ради, но и «по долгу службы». Как директор Центрального экономико-математического института Академии наук СССР он в научно-фантастических произведениях ищет и находит «предвидения социального и научно-технического прогресса, которые можно с пользой применить при долгосрочном прогнозировании и оптимальном планировании».

А не правильнее ли рассматривать эти схематично сформулированные положения как составные части, как обязательные компоненты научно-фантастической художественной литературы? Никто ведь не станет отрицать, что не может существовать научно-фантастическая литература без фантастики, о которой летчик-космонавт Алексей Леонов сказал на страницах «Литературной газеты»: «Фантастика — это своего рода сказка, это выражение человеческой мечты. Ну, а мечта — это взгляд в будущее. Если лишить человека мечты, сказки, он лишится перспективы, лишится горизонта в своей жизни». Рабочий завода «Динамо» Станислав Антонюк в том же номере «ЛГ» утверждает даже, что «любая художественная проза — в какой-то мере фантастика. Нет литературы без фантастики. Ведь каждый подлинный писатель вкладывает в произведение свое представление о мире, домысливает его таким, каким хочет видеть, — совершенным, прекрасным».

Если говорить о третьем компоненте фантастики, то следует отметить, что некоторым фантастам ближе до звезд, чем до настоящего литературно-художественного творчества. Поднять писателя-фантаста до существующих литературных высот («Аэлита» А. Толстого, «Туманность Андромеды» И. Ефремова) – благородная задача литературной критики.

В. ВЛАСОВ, слушатель народного университета рабкоров.

Москва

КРИТИКОВАТЬ СЕРЬЕЗНО, ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНО

Интересный и очень своевременный разговор начат о научной фантастике. Для большинства выступивших на страницах газеты вопрос о праве на существование научной фантастики является бесспорным. Спор идет о другом: о чем и как должна писать фантастика, о ее месте в литературе.

Отрадно, что о научной фантастике заговорили не только сами писатели-фантасты и их читатели, но и философы, и литературоведы.

Почему же научная фантастика до сих пор не имеет своего определенного места в «большой» литературе? Почему она до сих пор носит ярлык литературы «второго сорта»? Видимо, потому, что составные части фундамента, на котором строится все здание научной фантастики – синтез науки и художественной литературы, — взаимодействуют не всегда равномерно. В современной критике речь идет в большинстве случаев о социальной значимости научной фантастики, но не о ее художественных принципах и критериях. Научная фантастика развивается на ощупь, поэтому столько огрехов на ее поле. Отсутствие серьезной критики сказывается отрицательно на художественном уровне произведений даже ведущих фантастов, на выборе тематики произведений. Не случайно доктор исторических наук И. Бестужев-Лада подмечает одинаковые недостатки в последних произведениях таких разных писателей, как А. и Б. Стругацкие и И. Ефремов.

Научная фантастика – прежде всего художественная литература, и ее художественные образы призваны нести всестороннюю идейную нагрузку.

Поэтому ей необходима доброжелательная серьезная критика, ей необходима глубоко и всесторонне разработанная теоретическая основа.

А. БЫКОВА, преподаватель Узбекского государственного института физической культуры.

Ташкент.

НОВАТОРСТВО ЛИ ЭТО?

Уважаемая редакция!

Вы начали большое и нужное дело, затеяв разговор о советской фантастике, ее проблемах и возможностях. Я с интересом прочла обе дискуссионные полосы. Чувствуется, что это только начало, ибо не выяснены еще многие точки зрения, не прояснена позиция самой газеты на важные аспекты проблем, которые волнуют сегодня многочисленных читателей книг этого направления. Все это и побуждает меня включиться в разговор, не дожидаясь, куда он повернет дальше.

В своей статье «Иллюзия простоты» З. Файнбург справедливо отмечает огромные возможности научно-фантастической литературы, повышенный спрос на нее со стороны читателей.

Особое внимание автора обращено к творчеству А. и Б. Стругацких, вокруг последних произведений которых идут постоянные споры, высказываются подчас диаметрально противоположные мнения на то, в чем же заключается суть научной фантастики, какова ее роль в формировании мировоззрения нашего современника.

З. Файнбург делает попытку разъяснить читателю, в чем, по его мнению, заключена сложность современной фантастики и почему некоторые любители фантастики не поняли последних произведений братьев Стругацких. Причина, как я поняла, в том, что мы, любители этого рода литературы, хотим, чтобы в научно-фантастических книгах образы героев будущего были полнокровными, психологичными. А этого как раз и не надобно требовать, потому что фантастика ориентирует читателя прежде всего на сопереживание с идеей, персонифицированной в герое, а не с самим героем. Схематизм героев, таким образом, вполне оправдан.

Нет! Нет и нет. С таким утверждением согласиться я никак не могу. Любая литература, в том числе и научно-фантастическая, есть прежде всего человековедение. Это хорошо понимали классики научно-фантастического жанра. Поэтому и капитан Немо, и Лось, и Гусев – это прежде всего люди с ярким, страстным характером. Поэтому-то они так долго живут в нашей памяти. А в последних произведениях Стругацких таких живых и понятных в своих проявлениях героев нет. Я пишу об этих писателях потому, что всегда внимательно следила за их творчеством. Их талант несомненен. З. Файнбург назвал их первые произведения добротными, хорошо сработанными, но традиционными. Пусть так. Традиционно – это не значит плохо. Я не против новаторских книг, наоборот, я – за новаторство. Только вот за то ли новаторство, какое есть в их последних книгах? Я имею в виду, такие, к примеру, повести, как «Хищные вещи века», «Улитка на склоне», «Второе нашествие марсиан», наконец, «Обитаемый остров». Тревожно и тяжко становится на душе после их прочтения. Я знаю, что критика называет эти произведения «предупреждениями».

Но кого и о чем они предупреждают? Об опасности материального изобилия для человечества? О том, что будущее зависит не от социальной структуры общества, а от человеческой натуры? Но ведь пути развития человечества могут быть разными и то, что грозит буржуазному обществу, не может грозить нам.

Мне кажется, что создаваемые писателями-фантастами мрачные картины нравственного распада и измельчания человеческого общества никак не согласуются с традициями советской фантастики, возвеличивающей человека – творца, созидателя всех материальных и духовных ценностей, преобразователя природы.

Мне очень хотелось бы прочесть на страницах «ЛГ» статью, в которой содержался бы объективный критический анализ творчества этих писателей.

В. ВАСИЛЬЕВА, Москва.

БЕЗ СКИДОК НА СПЕЦИФИКУ

Глубоко признателен «ЛГ» за то, что она решила обратить внимание общественности на яркое явление современной литературы – на научную фантастику.

Мне хочется отметить, что наши писатели-фантасты не мыслят образ человека из будущего без его вошедшей в плоть и кровь, ставшей необходимостью потребности в творческом труде на благо общества. Причем надо сказать, что и в кресле космонавта, и в лаборатории, и на чужой планете, и за пультом управления – словом, везде труд этот не будет легче. Герои научно-фантастических произведений зачастую в тяжелых условиях, с большим риском, самоотверженностью продолжают трудовую эстафету прошлых поколений.

Оценивая художественный уровень научной фантастики, пожалуй, надо иметь в виду два обстоятельства.

Во-первых, научная фантастика еще сравнительно молода. Во-вторых, как мне кажется, писать настоящую научную фантастику труднее, чем нефантастику. Почему? А потому, что по всем литературным «параметрам», которым она должна соответствовать, добавляется еще одна – научно-фантастический, отражающий специфику ее и дух. Причем такую специфику, какую далеко не каждый писатель может усвоить.

Несмотря вот на эти объективные условия, в научной фантастике есть и классика, есть замечательные и просто хорошие произведения.

Все же художественный уровень нашей фантастики надо совершенствовать. Может быть, некоторые писатели-фантасты, относясь к этому небрежно, полагают, что специфика все скроет. В общем, надо работать в этом направлении и самим писателям, и критикам, и литературоведам, и читателям. Может, есть смысл создать постоянную рубрику в «ЛГ»?

В. КАВСКАЯ, инженер.

Астраханская область.

«Литературная газета» № 42 от 15 октября 1969 года, стр. 6.

настойчиво пытались придать форму извозчичьей пролетки, то научную фантастику пытаются судить по традиционным литературным канонам, ей не свойственным. Отсюда и иллюзия «простоты» научной фантастики.

Научную фантастику, например, упрекают в известной схематичности ее героев, в недостаточном психологизме. Но фантастика, как мне представляется, ориентирует читателя преимущественно на сопереживание с идеей, персонифицированной в герое, а не с самим героем. В то же время именно фантастичность ситуации и героя не только осложняет самую возможность развернутого показа психологии персонажей, но и делает их в какой-то мере загадочными. Действие становится едва ли не единственно доступной сферой реального проявления (и наблюдения) психологии героя. Далее. Научную фантастику часто упрекают в недостаточной строгости и точности деталей. Но, с одной стороны, именно детализация гипотетической, фантастической ситуации наиболее трудна в процессе ее образного воспроизведения. А с другой, – сопереживание с идеей вполне совместимо с известной «небрежностью», с известным безразличием к деталям. Что же здесь налицо: недостаточное мастерство авторов или органическое свойство метода? Этого мы пока не можем сказать уверенно.

Попробуем все же разобраться в этом. Литература, любая, отражает не само по себе изменение роли науки в жизни общества, не само по себе ее возросшее могущество и тем более не само по себе позитивное содержание науки. Ее предмет и смысл – изменение человеческого сознания, изменение сути и форм отражения мира и его преобразования человеком. История закономерно породила научное мировоззрение, и оно неизбежно должно было найти соответствующие формы выражения в художественном творчестве. В какой-то мере научное мировоззрение преобразует по своему образу и подобию традиционные художественные формы, в какой-то мере оно должно создавать и новые, специфические только для себя. Одной из таких специфических образных форм выражения научного мировоззрения как раз и является, по нашему мнению, научная фантастика. Поэтому не просто формальное присутствие более или менее строгого научного материала является решающим признаком научной фантастики, а научность и гипотетичность как способ мышления и основание воображения, как метод подхода к миру, обществу, к самому себе характеризуют ее специфику. Научный способ образного мышления о гипотетических вариантах человеческого существования и изменения человека отличает ее и от традиционной фантастики жюльверновского типа, и от произведений реалистических.

Современное состояние нашей советской научной фантастики характеризуется оживлением творчества в этой области художественной литературы. После выхода в свет «Туманности Андромеды» И. Ефремова, открывшей новую полосу в советской фантастике, появилась большая группа весьма интересных авторов, каждый из которых тяготеет к тому или иному направлению научной фантастики.

Одновременно с развитием самого творчества в научной фантастике развивалась и ее литературная критика. И вот тут-то выяснилось, чего нашей критике не хватает – исходного теоретического понимания специфического места научной фантастики в литературном процессе.

Трудно классифицировать все многообразие мнений в дискуссии вокруг сущности научной фантастики, однако две главные тенденции вырисовываются довольно отчетливо.

Одна группа литераторов и литературных критиков фактически сводит сущность научной фантастики лишь к применению нескольких специфических приемов чисто «технического» свойства. Такой подход сводит на нет все то новое в художественном творчестве, что возникает в современной фантастике. Традиционная (в стиле XIX века) утопия, обычный детектив или приключения, но перенесенные в космос, под воду (или землю) или на сколько-то лет вперед, фантастическое описание научного открытия или изобретения, наконец памфлет, где фантастика создает лишь формальный эффект гротеска, – вот привычный круг проблем этого направления в нашей фантастике.

Другое направление пытается развить внутреннюю специфику научной фантастики: освещение сложнейших социально-философских проблем современности.

Надо сказать, что в действительной практике обе эти тенденции не разделены китайской стеной. В какой-то мере членение на эти две тенденции есть и отражение генезиса современной фантастики; первая тенденция исторически предшествовала второй. И у большинства современных советских фантастов мы находим проявление и той, и другой тенденции, а иной раз даже их переплетение в одном произведении.

В последнее время из печати вышли различные по своей направленности, по своим литературным достоинствам произведения советских фантастов: «Час Быка» И. Ефремова; «Стажеры», «Второе нашествие марсиан», «Обитаемый остров» А. и Б. Стругацких; «Море Дирака» М. Емцева и Е. Парнова; «Очень далекий Тартесс» Е. Войскунского и И. Лукодьянова; «У меня девять жизней» А. Мирера. Каждого из названных авторов волнует какая-либо большая социальная, социально-психологическая, философская проблема: И. Ефремова – проблема мотивации поведения людей разных этнически культурных типов, разных эпох, разных идеологий: А. и Б. Стругацких – проблема сознательного выбора человеком своего места в общественном процессе; С. Гансовского – проблемы этического самосознания людей, оказавшихся в критической ситуации.

ТВОРЧЕСТВО А. и Б. Стругацких, равно как и дискуссии, им вызванные, пожалуй, наиболее отчетливо отражают сложное переплетение и борьбу мнений вокруг проблемы понимания сути и роли научной фантастики.

В сборнике «Шесть спичек», в повестях «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею» и даже еще в «Возвращении» и «Стажерах» перед нами фантастика добротная, хорошо сработанная, но еще традиционная. Перед нами мир света, мужества, силы, разума, но мир, которому недостает внутреннего источника самодвижения.

Последние произведения Стругацких – и особенно «Попытка к бегству», «Трудно быть богом», «Второе нашествие марсиан» – представляют собой иную, социальную фантастику.

Научное мироощущение не нуждается для реализации своей деятельной сущности в иллюзиях – в этом его огромный шаг вперед по сравнению с мироощущением религиозным, его прогрессивность. Но в этом и его трагедия.

И герои произведений Стругацких никогда не забывают одновременно трагической и героической формулы: будущее создается тобой, но не для тебя. Это героизм постоянный, повседневный, наградой которому служат сознание выполненного долга и удовлетворенность выполненным долгом, а потому – высшая форма, высшая ступень героизма. Но вместе с тем это еще и трагедия, ибо персонаж действия никогда сам не пожнет плодов своего посева и нет у него иллюзий относительно самой возможности такой жатвы.

Саул, Антон-Румата Эсторский, Кандид, Максим знают много больше, чем могут, и при этом отчетливо понимают меру своих реальных сил, существующую пропасть между своими знаниями и своими возможностями. Это, однако, не останавливает их в борьбе с тем, что они считают злом, причем зло это совсем не абстрактно: у него вполне конкретно-историческая сущность. Буржуазность во всех ее проявлениях: в потреблении и в сознании, в образе жизни и в жизненных ценностях, в своих «крупнобуржуазных», а также и в мелкобуржуазных формах – вот их враг, с которым для них невозможны ни компромиссы, ни примирение.

Добро и зло в современной научной фантастике не отделены друг от друга непроходимой стеной, как это свойственно традиционной фантастике. Если бы в реальной жизни дело обстояло таким образом, бороться со злом было бы если и не легко, то во всяком случае просто. Однако вся трудность состоит именно в том, что истинные противоположности не только противоположны, но и едины, в том, что реальные жизненные противоречия всегда есть и противоположение, и единство добра и зла, старого и нового. Еще В. И. Ленин в ряде своих произведений (из них в данном случае особенно важно назвать «Детскую болезнь «левизны» в коммунизме») напоминал, что есть два фронта борьбы с буржуазностью: один – более очевидный – проходит там, где полосатые пограничные столбы делят мир, другой – более трудный и гораздо менее очевидный – пролегает внутри нас.

Иной раз требование идеологической адресности фантастики некоторые критики подменяют требованием буквальной географической, этнографической и т. п. адресности. Некоторые выступления нашей критики дают пример осмысления любой литературы в понятиях и нормах буквального правдоподобия, а не в системе понятий идеологии. Прототипы фантастики ищут не в широких социальных явлениях, процессах, не в обобщающих социальных идеях, а в данной, конкретной стране, в каких–то конкретных деталях, частностях. В целом же художественное творчество сводится к простому назиданию и элементарной дидактике, вместо того чтобы выяснить специфику идеологического воздействия художественной литературы.

Что же касается идейности, то стоит вспомнить о том, что фантастика отображает реальность в весьма специфической форме, воплощающей в образы гипотетические положения и ситуации. В «Улитке на склоне», во «Втором нашествии марсиан» предметом обличения является буржуазное сознание. Формы этого обличения не обычны, но для того перед нами и фантастика – новый вид литературы, – чтобы и здесь быть необычной. Что же касается, так сказать, «географии идей», то здесь у грамотного читателя не может быть и тени сомнения. Идейная сущность буржуазности создает здесь эффект адресности гораздо вернее, чем это дала бы любая научно строгая география, любая этнография.

Реалистичность художественной научной фантастики лежит отнюдь не в формальной реалистичности географии или хронологии. Ее реалистичность состоит в точном отражении человеческих и социальных проблем современных идейных позиций, в строго научном способе мышления. Однако осуществляется это в специфической художественной научно-фантастической форме.

Думаю, что не только упомянутые выше, но и другие упреки по адресу научной фантастики основаны именно на непонимании ее художественной специфики. Непримиримая категоричность очень многих оценок, относящихся к тем или иным направлениям в нашей фантастике (и, соответственно, к тем или иным писателям), тяготеет зачастую именно к отсутствию хотя бы какого-то первоначально необходимого круга научных, устоявшихся критериев оценки, более или менее применимых для всех.

Самое простое по своей кажущейся форме всегда в конце концов оказывается самым сложным...

ПЕРМЬ

«Литературная газета» № 38 от 17 сентября 1969 года, стр. 4.

развлекательном? По-моему, нет.

На лекциях, которые я читаю студентам в Сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева, мы часто мечтаем о будущем нашей сельскохозяйственной науки, о том, когда мы будем убирать хлеб в любую погоду без повреждения зерна, о садах, которые будут цвести в Арктике, о пустынях, обводненных, превращенных человеком в прекрасные оазисы, о том уже недалеком времени, когда человечество научится управлять погодой, а значит, и климатом.

Сказать, что в научно-фантастической литературе особенно меня привлекают только произведения чисто социальной проблематики, я не могу: с не меньшим интересом отношусь я и к тем книгам, в которых находят развитие научно-технические идеи предвидения. Однако я должен заметить, что наши фантасты мало еще пишут о будущем нашей сельскохозяйственной техники, о людях, которым предстоит не только сохранить, но и преобразовывать природу нашей планеты.

Широко распространено мнение, что наука и фантастика – понятия несовместимые, что они являются антиподами, что в науке нельзя фантазировать. Но когда я начинаю думать о путях развития свое специальности, о будущем агротехнической науки, я не могу обойтись без отдаленной перспективы. Без мечты любой творческий труд превращается в скучную повинность.

За что я люблю фантастику? Наверное, за то, что она открывает путь к мечте, за то, что она пытается ответить человеку на вопрос: «А что будет?».

П. РЕБИНДЕР, академик: К ГОРИЗОНТАМ БУДУЩЕГО

Научная фантастика – это художественная литература, и без изображения подлинно интересных характеров, борьбы страстей, любви и ненависти, дружбы и вражды она не может существовать. Науку делают люди – и нельзя пытаться в книгах подменять этих людей ходячими манекенами. Фантастика, даже если она и научная, никак не может сводиться только к пропаганде науки – это лишь ее побочная, хоть и абсолютно органическая функция. Но если фантастика не будет настоящей литературой, то она не сможет выполнить и эту свою второстепенную функцию: плохая книга к науке не приохотит.

Фантаст, по моему глубокому убеждению, должен быть прежде всего писателем – гораздо больше писателем, чем ученым. Для него вообще не так уж обязательна научная точность. Например, А. Толстой в «Гиперболоиде инженера Гарина» наделал множество технических ошибок. Но он писал художественное произведение, а не научное исследование и попросту не обращал внимания на точность научных деталей. И все его промахи не имеют, по существу, никакого значения. Разве что впоследствии, накопив знания, читатель сможет с интересом и не без пользы поупражняться, обнаруживая эти ошибки. Как часто начинался путь в науку именно вот с такой, в юности или отрочестве прочитанной «неточной», «ненаучной», но подлинно талантливой книги.

Я считаю, что научная фантастика способна по-настоящему выполнить роль агитатора и пропагандиста науки. Именно она может сыграть роль кресала, внезапным ударом рождающего искру в душе читателя. Именно она способна привлечь в науку новые кадры подлинно талантливых исследователей.

Теперь мне хотелось бы высказать некоторые конкретные соображения по поводу тематики научно-фантастических книг.

Меня временами прямо-таки удручает засилье «космической» темы в современной фантастике. Из того, что мне довелось прочитать, примерно три четверти приходилось на «инопланетную» и даже «иногалактическую» тематику. Невольно вспоминается веселый плакат, который несли студенты, приветствуя Юрия Гагарина, вернувшегося из космоса: «Все – в космос!». Но студенты шутили, а вот многие писатели-фантасты делают это совершенно всерьез. А ведь даже и в следующем столетии большая часть человечества будет заниматься земными делами. И судьбы человечества на Земле, пути развития человеческого общества, совершенствование человека, и нравственное, и физическое, – все это должно быть первоочередной темой фантастики.

Конечно, мне как физико-химику было бы простительно высказать пожелание, чтобы в произведениях фантастики почаще затрагивались проблемы физической химии. Тем более, что физическая химия – это ведь царица пограничных наук. И, кстати, без нее нельзя было бы наладить производство тех материалов, из которых строятся космические корабли. Но я буду объективным и ничего не скажу о физической химии.

Я считаю, что именно биология должна привлечь максимальное внимание фантастов. И меня очень огорчает и удивляет, что большинство фантастов пренебрегают биологией. Не знаю, почему это происходит – то ли по неосведомленности, то ли потому, что эти проблемы кажутся слишком острыми и опасными, но, независимо от причин, считаю это положение явно ненормальным. Ведь биология вокруг нас и внутри нас – это океан, полный тайн.

Первоочередная задача в этой области – сделать человека бессмертным. Да, практически бессмертным. Меня возмущает, когда под видом пропаганды научных истин утверждают тезис о неизбежности смерти. Вместо того, чтобы как следует подумать о проблемах продления жизни.

Естественно, это задача прежде всего социальная. А в научном плане ее будет решать не одна биология – тут нужны соединенные усилия биологии, физики и химии. Из этого творческого содружества рождается новая отрасль знания – молекулярная физико-химическая биология, которая, в конечном счете, ставит своей задачей синтезировать живые организмы на основе полимерных и коллоидных систем, иными словами, создавать живое из неживого.

Вот меня и удивляет, почему фантасты обходят эти в высшей степени важные и почти совсем неразработанные проблемы.

Конечно, и фантасты живут в нашем времени, и для их воображения существуют пределы. Но, как бы там ни было, а талантливые писатели-фантасты — и только они – способны предугадать, хоть в первом приближении, какими путями может пойти развитие человечества как в социальном, так и в биологическом аспекте, и, пользуясь специфическими приемами своего искусства, воплотить это предвидение.

Могу сказать в заключение, что фантастику не только и, может быть, не столько за то, что она представляет собой сегодня, сколько за скрытые в ней богатейшие возможности, которые пока что используются писателями далеко не полностью.

В. АБАКУМОВ, мастер производственного обучения: РАЗМЫШЛЯЯ И СПОРЯ

Меня крайне обрадовал начатый разговор о фантастике, потому что это действительно интересная и очень нужная молодежи литература. Она дает большую пищу для размышлений. Во все времена, наверное, с тех самых пор, как человечество стало осознавать себя, люди пытливо вглядывались в будущее.

Споры, полемика по этому поводу возникают среди моих друзей постоянно, и часто начало нашим разговорам дает та или иная научно-фантастическая книга. Существует множество порой противоречивых точек зрения на то, каково предназначение научной фантастики. Выскажу свой взгляд.

Фантастическая литература не только приобщает меня к творческой лаборатории учены, не только делает на какое-то время соучастником поисков, размышлений героев, но и вызывает ответные мысли о своей жизни, о своем месте в обществе. Жизнь очень хороша – и та, которая возникнет после меня, и наша сегодняшняя, ведь сегодня мы закладываем фундамент будущего, и от того, как каждый из нас станет относиться к своей профессии, от результатов объединенного труда ученых, рабочих зависит прочность этого фундамента.

По натуре я оптимист, верю в светлое будущее человечества. Может быть, поэтому меня огорчает возникшая за последнее время у некоторых наших фантастов тенденция рисовать общество будущего в мрачных тонах. Чем вызвано, например, нагнетание тяжелых эмоций в фантастическом произведении О. Ларионовой «Леопард с вершины Килиманджаро». Ее герои попадают в будущее, узнают даты свое смерти, страдают и т.п.

А как думают, говорят люди будущего в иных книгах? Их лексика бедна, примитивна даже по сравнению с современным языком. Например, в журнале «Смена» я прочитал часть фантастического детектива А. Громовой и Р. Нудельмана «Кто есть кто». Там ученые говорят на самом примитивном жаргоне. Надоедливо повторяются: […] «Эх я, кретин», «выгляжу довольно кретински», «наглядно, как бублик» и т. д.

Стоит ли переносит словесный мусор, от которого мы хотим избавиться, в речь персонажей будущего»?

Красноярск

Д. ФРАНК-КАМЕНЕЦКИЙ, доктор физико-математических наук, профессор Московского физико-технического института: ФАНТАЗИЯ И ФАНТАСТИКА

Почему научная фантастика имеет столько страстных любителей? Почему научно-фантастическая литература расходится мгновенно? По той простой причине, что она занимательна. Человек нашего времени испытывает колоссальные умственные перегрузки. Потребность отдохнуть – совершенно насущная жизненная потребность, а отдохнуть – значит переключиться.

Для человека умственного труда единственный отдых – это отвлечение, а самое мощное средство отвлечения – захватывающее чтение. В этом смысле научно-фантастическая литература выполняет примерно ту же социальную функцию, что и детектив и любой остросюжетный роман.

К сожалении, в так называемой «большой» художественной литературе мастерство остро захватывающего сюжета встречается не так нечасто. Поэтому читателю в поисках острого сюжета приходится обращаться либо к детективу, либо к научной фантастике. А научная фантастика, очевидно, более возвышенное средство отдыха, чем детектив. С этой позиции ценность научной фантастики тем выше, чем более неожиданны – и даже невероятны – развиваемые идеи и вытекающие из них ситуации. Мне кажется, что «рекорд» в этой области держит Ст. Лем. Такие его произведения, как «Солярис», «Возвращение со звезд» или «Звездные дневники Ийона Тихого», доставляют утомленному мозгу непревзойденное наслаждение и абсолютный отдых.

При всем том безудержная фантазия может и действительно помочь конструктивной фантазии ученого. Но не таким примитивным образом, чтобы писатель нашептывал ученому идеи.

Научно-фантастическая литература нужна и важна, но не как источник новых научных идей, новых открытий. В разные эпохи по-разному осуществлялись и оправдывались идеи, выдвигаемые фантастами. Мы знаем, что Жюль Верн высказал многие идеи, которые оказались продуктивными, и сейчас можно услышать, что «пример Жюля Верна должен вдохновлять фантастов». Но не надо забывать, что во времена Жюля Верна перспективы научного прогресса лежали «на поверхности», уловить их не составляло большого труда. В наше время наука усложнилась, многие проблемы науки понятны и доступны лишь специалистам, и только специалисты могут их выдвинуть. Нашему уму многие идеи современной науки кажутся странными, нам трудно к ним привыкнуть.

Наука специализируется, рафинируется. Язык науки становится все более малодоступным для неспециалистов. Это процесс неизбежный и необходимый для совершенствования самой науки. Но одновременно это явление воздвигает барьер на пути «проникновения» фантастов-писателей в сокровенные тайны науки. Проще говоря, наука от них отодвигается.

Должна дли научная фантастика предвидеть и провидеть развитие наук? Этой проблеме было посвящено много дискуссий, обсуждений. Из всех них можно сделать довольно негативный вывод относительно роли научной фантастики в прогнозировании научных гипотез.

Попытки средствами художественного прозрения, интуиции художника перелететь через те барьеры, которые скрывают от нас будущее науки, — такие попытки, видимо, приносят пользы меньше, чем вреда. Но в то же время стремление идти в ногу с наукой ограничивает фантазию художника. А между тем фантазия – самая безудержная, самая неожиданная, самая причудливая – очень нужна человеку.

Существует некая власть слов и словесных созвучий, из-за которых мы сопоставляем, а зачастую и смешиваем явления противоположные, несовместимые. Нередко говорят о роли фантастики в науке, подразумевая под эти роль фантазии.

Фантазия – вовсе не прерогатива фантастов; это — составная часть мышления и познания. Но ученый и писатель-фантаст различны как по направленности своих целей, так и по средствам, которые они используют для их достижения.

Мне кажется, что увлечение фантастикой не мода, а проявление глубокой потребности человеческого ума, которая никогда не может пройти. Научная фантастика переживает некоторого рода кризис жанра, связанный с тем, что привычные ситуации и сюжетные ходы примелькались, а новые идеи трудно найти. Это положение можно сравнить с состоянием рыцарского романа перед появлением «Дон Кихота». Быть может, в фантастике должен появиться свой Сервантес и дать гениальную пародию на современный научно-фантастический роман, чтобы тем самым «закрыть» предшествующий этап его развития и открыть дорогу новому. И думаю, далеко не случайно элементы юмора, пародии, гротеска все активнее вторгаются в научно-фантастическую литературу.

«Литературная газета» № 38 от 17 сентября 1969 года, стр. 4.

нашей историей. У девушки-снайпера с двухкорпусного катамарана «Тахи тианга» — татуировка на груди перекрыта шнурком с шестью человеческими клыками, а священник с каравеллы «Святая дева» пишет в дневнике:

— Сердце мое ликует при воспоминании о том, какой радостью и благочестием светились обветренные грубые лица этих людей, как ободряли они — низкими словами, но искренне — туземца, готового воспринять свет Божий.

Адмирал был недоволен, что отплытие откладывается, но даже ему пришлось уступить единому порыву осененной благодатью толпы. Обряд был совершен, и туземца с торжеством возвели на костер, ибо теперь, перестав быть бессмысленным животным, он подлежал церковному суду за явную связь с дьяволом.

Прими его душу, Господи! Он умер как человек, пламя костра очистило его, выжгло все вольные и невольные прегрешения.

Изменилось лишь понимание, кого считать «дикарем»: один из оставшихся здесь и состарившихся наших современников гневно восклицал об индейцах, которые когда-то «украшали себя блестящим мусором, выброшенным европейцами за ненадобностью!.. Можешь ты представить себя в ожерелье из стреляных гильз и с жестянкой от консервов на голове?» и не смог сдержать истерического смеха, когда увидел на шее захваченного с каравеллы адмирала «на цепочке словно некий орден или редкостная драгоценность, болталась стреляная керамическая ракета малого калибра».

Спустя годы, попаданцы повалили в русскоязычную фантастику косяком, но повесть ЛУКИНЫХ была одной из первых.

Тупапау

«Миссионеры» ЛУКИНЫХ – притча, в которой не стоит искать прямых исторических ссылок. Авторы указали, что острова располагаются на параллельной Земле, но очень похожей, судя по появившимся европейцам, на нашу. Иначе встал бы вопрос о том, что Полинезия располагается в Тихом океане, а вся Конкиста проистекала по другую сторону материка – со стороны океана Атлантического. И много севернее. Даже Магеллан, первым вышедший в Тихий океан, встретил на своем пути из бесчисленного множества островов Океании лишь «два пустынных островка, на которых нашли одних только птиц да деревья». В повести история покорения новых территорий европейцами проходит по иному сценарию. У нас оставленной до поры в живых каравелле необходимо было для возвращения проплыть Магеллановым проливом и тем самым открыть сначала для отслеживающих судно гигантский американский материк, которого они не знали.

Первым подступом к теме стала для ЛУКИНЫХ повесть «Тупапау, или Сказка о злой жене», впервые появившаяся в газете «Вечерний Волгоград» в 1983 году. Она, хотя и получила, в 1998 году, после книжной публикации, премию «Интерпресскон» за «среднюю форму», явно для писательского дуэта ученическая и проходная. Здесь группа молодых людей случайно (ударом молнии) оказывается в доколумбовой Полинезии. Татуированный местный вождь, двухкорпусный катамаран "Пуа Ту Тахи Море Ареа", табу, война между племенами – все это появилось потом в «Миссионерах».

Предтечи

Понятно, что супруги ЛУКИНЫ писали не в безвоздушном пространстве. Тему лекарства, оказавшегося хуже болезни, поднимал в «Страж-птице» Роберт Шекли.

Север Гансовский рассказывал о попытке изменить историю, убив в юности будущего кровавого диктатора Юргена Астера с его огороженными колючей проволокой «резервациями воодушевления», огромными эвроспиртовыми котлами, сжигающими тысячи жертв, каменоломнями и мировой бойней. Удавшаяся попытка привела к тому, что вместо Астера появился Гитлер ("Демон истории" 1968 года).

Трилогия

Позже Евгений ЛУКИН, после смерти супруги-соавтора, написал роман «Разбойничья злая луна» (1997 год) и повесть «Слепые поводыри» (2000 год), образовавшие с «Миссионерами» цикл. Они — за рамками рассматриваемого временного периода, но не сказать о них нельзя.

События романа проистекают через сотню, другую лет после завоевания полинезийцами Евразии. Об этом, впрочем, мы судим лишь по косвенным признакам. Управляющие необыкновенной техникой татуированные люди проходят лишь краем повествования. Судя по эму краю, они вновь ведут войну между собой, но уже в планетарном масштабе. И добывают стратегический ресурс для этой войны – нефть: им нужно лишь, чтобы не мешали. Поэтому тайные «миссионеры» , внедряемые в ближние к местам добычи государства, делают все, чтобы те завязли во внутренних разборках и не лезли, куда не надо. Происходит все на Ближнем Востоке, где «корабли пустыни» существуют не в переносном значении, а в прямом – судна действительно передвигаются по песку с помощью гигантских колес и парусов. Океан для обитателей этой страны – лишь нелепая легенда.

Главного героя, человека благородного происхождения, принимают за известного разбойника, и, чтобы выжить, ему действительно пришлось стать им. Описывается уникальная культура, к которой у добывающих нефть и управляющих смертоносными ракетами интереса нет: они заняты своими глобальными разборками.

Роман неплох, добротен, но нет в нем фирменной лукинской парадоксальности, фейрверка. Он несколько напоминает произведения Гая Гэвриела Кея.

А вот соло со «Слепыми поводырями» — иной случай. Немало рецензий о «Миссионерах» сразу же сбиваются на «Поводырей». И общее мнение: такую песню испортил.

— Жестокий мир "Миссионеров" сотворили не рефлексирующие интеллигенты-шестидесятники, мягкотелые идеалисты, пытавшиеся ценой многих жертв сохранить уникальную полинезийскую цивилизацию, а вместо этого выпестовавшие очередную империю. Его создали новые герои, порожденные новым жестоким временем. Нашим временем. Девяностыми. Люди изначально с гнильцой, — писал в 2000 году Василий Владимирский в рецензии «Не возвращайтесь по следам своим...».

Действительно, 90-е произвели неизгладимое впечатление на Евгения ЛУКИНА. Можно судить об этом, в частности, по стихам из сборника «Дым отечества» 1999 года. Благие помыслы 80-х о свободе и демократии обернулись в следующее десятилетие массовым обнищанием, разорением заводов и НИИ, криминальными разборками, малиновыми пиджаками и продажной властью. Практически адом. Как в «Миссионерах».

Но Игорёк, который, казалось бы, из «поколения дворников и сторожей», понял главное:

— Помнишь, ты мне когда-то сказал: "Здесь мы не можем ничего! Там мы можем всё... Да! Там мы можем многое. И ты это знаешь сам... Но, Владик! Здесь, как выяснилось, дело обстоит точно так же. За какой-нибудь месяц я понял (ты не поверишь!), что разница между Россией и первобытной Полинезией исключительно в масштабах. Вот и всё... Пойми, Герреро — не более чем полигон. Именно там, на атолле, мы обучились всему! Так, спрашивается, какой же мне смысл рулить историей там, когда с тем же успехом я могу это делать здесь?!

— Там — прошлое... — напомнил Влад.

— Прошлое... — усмехнувшись, повторил он. — Здесь тоже прошлое. По отношению к будущему. И я это будущее переделаю, попомни мои слова!

Так что все, что можно было осуществить там, в прошлом, на параллельной Земле, можно осуществить здесь и сейчас. Надо лишь понять, что никакой разницы нет...

Все три части – о разном. Если читать трилогию целиком, то — только в порядке написания, завершая «Поводырями». Но лучше все же ограничиться «Миссионерами».

человека, летящего по воздуху с реактивным двигателем в ранце за спиной. Снимок плоского настенного телевизора. Заметка о фабрике-автомате, где вместо трех тысяч рабочих у автоматических линий осталось триста, а когда к этим линиям подключат программирующие электронные устройства — останется тридцать. Детально разработанный проект города-дома на 80 000 человек высотой почти в километр. Сообщение об успешном опыте по изучению возможностей изменения наследственных признаков в клетках живого организма...

За строками газетных сообщений встают статьи в специальных научных журналах с прогнозами на 1970-2000 годы. Научно-исследовательские городки на Луне, Марсе. Венере. Промышленные предприятия на дне океана. «Летающие скафандры» с электронным автопилотом. Цветной стереоскопический и стереофонический телеэкран во всю стену, с помощью которого можно «перенестись» не только в первый ряд партера Большого театра, но и к стеллажам библиотеки и даже, если угодно, в кабинет или зал заседаний своего учреждения. Целенаправленное воздействие на организм человека с целью не только вылечить болезнь, но и предупредить ее, пресечь в зародыше нежелательные отклонения от нормального развития. И все это — на протяжении 2-3 ближайших десятилетий (дальше современная научная прогностика вообще не в силах заглянуть, настолько ошеломляющи ожидаемые в близком будущем «сюрпризы» науки и техники).

Но научно-техническая революция наших дней несет с собой не только приятные открытия. Нельзя без тревоги читать о новых и новых видах ядерного, химического, бактериологического оружия, которым бряцают любители империалистических авантюр. Заставляют задумываться перспективы весьма бурного роста населения слаборазвитых стран, экономика которых в условиях существования мировой системы капитализма не может обеспечить миллионы новых граждан полноценным питанием, местом в школе, а затем и работой. Что ни сообщение — сюжет для научно-фантастического романа совсем недавнего прошлого.

Советская научно-фантастическая литература хорошо ориентирована в проблемах современной науки.

То обстоятельство, что в потоке событий будущее то и дело переходит в настоящее, становится чем-то вроде составной части настоящего, в значительной мере объясняет растущую популярность научной фантастики.

Социологические исследования показывают, что к ней питают страсть все читающие слои населения — от школьников до академиков, от ничему не удивляющихся корректоров до все повидавших журналистов. Любой научно-фантастический роман мгновенно исчезает с прилавка.

И тем не менее наша современная фантастика — все еще постылая падчерица для многих издательств. Давно отмахнулось от нее «Знание», еле теплится и вот-вот погаснет недавно еще горевший ярким пламенем огонек в «Молодой гвардии». А уж связывать ее существование с «Советским писателем» или «Художественной литературой» можно только при отсутствии чувства юмора.

Литературная критика уделяет фантастике внимание в размерах намного ниже того прожиточного минимума, который необходим любому нефантастическому литературному произведению. И в литературоведении глава «Фантастиковедение» состоит пока из почти сплошных многоточий, изредка перемежаемых весьма дельными работами, из которых явствует, что по поводу фантастики есть о чем поговорить и филологам.

Два произведения, появившиеся недавно в журналах, — «Час Быка» И. Ефремова («Молодая гвардия») и «Обитаемый остров» А. и Б. Стругацких («Нева»), дают пищу для размышлений об уровне нашей сегодняшней фантастики, о ее сильных и слабых сторонах.

«Час Быка» — это, по существу, продолжение «Туманности Андромеды» и в какой-то мере «Лезвия бритвы». И. Ефремов и на сей раз поражает оригинальностью и богатством мысли. Фантазия художника, как и прежде, подкреплена у него раздумьями ученого, наблюдениями много путешествовавшего и много пережившего человека. Он смело вводит читателя в безмерно сложный космос, открывающийся землянам пятого тысячелетия нашей эры, показывает, какая высочайшая дисциплинированность и ответственность за свои действия потребуется от людей далекого будущего, перешагнувших из привычного нам царства необходимости в коммунистическое царство свободы, зримо раскрывает страшные перспективы разграбления природы капиталистическим хозяйствованием. И нужды нет, что его космос — сложно переплетенная спираль нашего мира Шакти и антимира Тамас — фантастически далек от современных космологических дискуссий. Что волнующие его героев «Теория инферно» (безысходного тупика в развитии, стоящего огромных жертв при его одолении) и «Стрела Аримана» (цепная реакция зла, преимущественное развитие вредоносных форм всюду, где не торжествует Разум Человека) заведомо отсутствуют в философских словарях XX века. Возможно, все это так и останется в мире фантастики. Но, может быть, натолкнет иного читателя на совсем не фантастические размышления. Что ж, нашелся же среди читателей К. Фламмариона К. Э. Циолковский?!

При всем том роман почти целиком посвящен злободневнейшим вопросам современности, и пятое тысячелетие составляет в нем лишь некую умозрительную вершину, с высоты которой рельефнее выделяется то, за что борется сегодня и против чего восстает гражданская совесть художника.

Космическая экспедиция землян далекого будущего попадает на неведомую прежде содружеству Великого Кольца коммунистических человечеств нашей Галактики планету Торманс («мучение»). Там она застает жестокий олигархический строй — помесь государственно-монополистического капитализма гангстерско-фашистского типа с «муравьиным лжесоциализмом» маоистского толка.

Мастерски написанные рукой Ефремова-путешественника картины странствия группы землян по удивительной и, видимо, непоправимо уже опустошенной планете производят впечатление не меньшее, чем космические приключения экспедиции, когда звездолет был на волоске от провала в бездны Тамаса. Захватывающе развертывается действие в столице Торманса, где сталкиваются между собой человеческий мир и антимир. Но, на мой взгляд, наибольший интерес вызывает памфлет — обличение бесчеловечности олигархического строя, его науки, искусства, культуры. Словом, перед нами интересное научно-фантастическое произведение.

И все же было бы плохой услугой писателю, если бы критика прошла мимо недостатков, бросающихся в глаза.

Прежде всего — заведомая перегрузка сюжета. Неизбежна расплата: герои его все чаще сбиваются на трудночитаемую книжную речь, когда в одну фразу «сжимается» несколько абзацев «обычного» диалога. Излишне говорить, как отрицательно сказывается это на восприятии художественного произведения, как уязвимо выглядят некоторые риторично-категоричные сентенции автора.

Из-за той же перегрузки писатель вынужден неоправданно облегчать сюжет, идти по пути наименьшего сопротивления. В итоге глубина мысли в романе неприятно контрастирует порой с инфантильностью действий его героев. Члены экспедиции ведут себя иногда, как группа школьников, тайком улетевших в звездолете. Они то и дело пререкаются из-за непререкаемого, совершают весьма недальновидные поступки. Как будто в отчаянно сложной обстановке можно бездумно импровизировать, как будто уже сейчас не существует планирования, программирования, строжайшей обоснованности действий космонавта.

И уж совсем плохо, когда писатель заставляет своих героев совершать недостаточно мотивированные или вообще немотивированные поступки. Наиболее яркий пример в этом смысле — жертвенная гибель трех землян от банды выродков, на которых у людей далекого будущего почему-то не поднялась рука.

Если «Час Быка» больше всего ассоциируется с необыкновенно интересным философским трактатом (необыкновенным потому, что обыкновенно трактаты очень неинтересны), то «Обитаемый остров» напоминает хорошо, профессионально сделанный кинофильм. Сюжет захватывает. Читатель в напряжении до последней страницы. Развязка неожиданна. Про эту повесть никак не скажешь, что конец ясен с самого начала. И сцена за сценой выписаны так, будто смотришь их на экране. Еще одно достоинство повести — хороший юмор. Если авторы отдают себе отчет в том, насколько выигрывают от него их произведения, то они, безусловно, не расстанутся с ним и впредь. Юмор у Стругацких с давних пор — главное действующее лицо, разумеется, до того момента, когда он уступает место сатире.

Впрочем, «Обитаемый остров», в отличие от «Второго нашествия марсиан», не сатира, а, скорее, памфлет, объектом которого, как и у И. Ефремова, служат многочисленные проявления возрождающегося на Западе фашизма. Ибо и на этот раз к космическому полету далекого будущего прибегли только для того, чтобы показать глазами человека коммунистического завтра все мерзости фашизирующейся современной цивилизации «свободного мира». Наш потомок с помощью подчеркнуто условного приема космической «нуль-транспортировки» попадает на безвестную планету и оказывается в мире Неизвестных Отцов — фашистских диктаторов типа Франко или Салазара, хунты «черных полковников» или влиятельных чикагских гангстеров.

По ходу повести молодой читатель (а она специально рассчитана на него) может узнать, как не просто распознать глупость и подлость за мишурой мундиров и фраз, сколько ума и самоотверженности требуется для подлинно революционной деятельности, которую ведут настоящие коммунисты, как важно обладать элементарными экономическими, социологическими и политическими знаниями, чтобы бороться за Светлое Будущее не на словах, а на деле. В нем усилится чувство активного неприятия множества проявлений буржуазной действительности и ее пережитков — от солдафонства, бюрократизма, гангстерства вплоть до такой примелькавшейся мелочи, как удивительные для человека будущего «белые палочки, набитые сухой травой», зажигая которые, некоторые индивиды отравляют воздух окрест себя.

Но и здесь, как ни странно, мы сталкиваемся почти с теми же недостатками. Действие разворачивается в обычном ритме, а эволюция главного героя — Максима, человека из Будущего, — показана способом замедленной съемки. В итоге герой выглядит — как бы помягче сказать? — чересчур простоватым. Незаслуженно обидное отношение авторов к герою достигает кульминации, когда его, обманом одетого в жандармский мундир, заставляют вдруг прозреть и совершить тягчайшее преступление против жандармского устава, отпустив приговоренных к смертной казни. Естественно, его расстреливают. И странным выглядит потом воскресение героя, который, оказывается, обладает даром, выводить пули из сердца, как занозы из пальца (хоть объяснили бы, как именно!).

Все это, право, весьма напоминает сцены из известного пародийного фильма «Лимонадный Джо».

Стоит обратить внимание на то обстоятельство, что у столь разных произведений недостатки в общем-то одинаковы. Упрощение психологии героев. Недостаточное внимание к логике развития сюжета, к мотивировке поведения и языку персонажей. Иногда — декларативность выводов.

Много возможностей упускают наши писатели-фантасты. Закономерно, что они все чаще обращаются к актуальным проблемам настоящего. Но зачем же отводить только вспомогательную роль проблемам будущего, которые были и остаются в литературе заповедным полем фантастики? Трудно согласиться, что о науке и технике будущего нечего уже больше рассказать языком художественного слова. Что перспективы современной научно-технической революции интересны только специалистам в области прогнозирования. Что предстоящие социальные последствия научно-технической революции могут привлекать внимание только фантастов. И что о далеком будущем человечества можно говорить только в философских трактатах.

Самые же большие упускаемые возможности у фантастов, на мой взгляд, — в области средств художественного изображения, которыми они столь неоправданно пренебрегают.

Научно-фантастические произведения всегда ценились прежде всего за новые, оригинальные идеи научного и технического характера, за новизну ситуаций, связанных с воображаемыми попытками претворить эти идеи в жизнь. Такого рода оригинальность и впредь останется важным достоинством фантаста. Но нельзя забывать, что главное в фантастике, как и во всей художественной литературе, — это живые люди, их разум, страсти, характеры. И о каком бы далеком будущем ни писал фантаст, какую бы отвлеченную научную идею ни закладывал он в основу своего произведения, его «сверхзадача» всегда лежит в области современного «человековедения», в области раскрытия средствами искусства тенденций развития личности и общества наших дней.

К фантастике давно бы уже пора перестать относиться как к развлекательному чтению для детей неопределенного возраста. Одна из характерных особенностей современной фантастики — ее многоплановость. Вспомните данные социологических исследований среди любителей научно-фантастической литературы: фантастику, оказывается, регулярно читает в наше время каждый четвертый рабочий, студент, инженер, учащийся. Это означает, что у фантастики — окончательно сформировавшиеся аудитории, обширные и неодинаковые.

Фантастика может и должна быть хорошей и разной. Нужны художественные произведения, которые раскрывали бы средствами искусства «драму идей», порождаемую современной научно-технической революцией и ее социальными последствиями, порождаемую научным предвидением тех сравнительно близких перспектив дальнейшего развития человечества, которые проступают сейчас довольно отчетливо в свете данных современного социального прогнозирования. И нужны художественные произведения, в которых популярно рассказывалось бы миллионному читателю о конкретных перспективах развития науки и техники, дальнейшего освоения Земли и космоса. Нужны произведения о человеческой личности далекого коммунистического завтра (имеющей прямое отношение к коммунистическому воспитанию человеческой личности сегодня). И нужны произведения, в которые средствами фантастики показывалась бы бесперспективность буржуазного общества, вскрывались бы антигуманизм и вместе с тем обреченность мира капитала.

Мне не раз приходилось слышать горькие слова о своеобразном «раздельном существовании» научно-фантастической литературы и литературной критики к явному ущербу для той и другой, для всей литературы в целом. Пора бы им, минуя стадию простого сосуществования, сразу перейти на уровень содружества, взаимообогащения, тесного сотрудничества.

Фантастика развивается в странном мире. Читатели ее почитают. Критика не замечает. Издательства издают редко. Нормально функционирующая система стимулов, хорошо знакомая каждому литератору, который знает, что если он чего-то «не доработает», то его книга останется лежать на прилавке и вдобавок ее «разнесут» критики, здесь фантастически ослаблена. Вмиг раскупят даже полумиллионный тираж, раз на обложке значится «фантастика». И никакого тебе рыканья критических львов.

В этом своеобразном райском уголке от литератора требуются повышенная самоответственность, самокритика, самоконтроль. И, конечно, непрерывное совершенствование своего мастерства, непрерывная учеба (в том числе на собственных ошибках и недочетах). А от критики — чуть побольше внимания к важной области современной литературы.

«Литературная газета» № 36 от 3 сентября 1969 года, стр. 4.